Так что же мы потеряли?

Мы признаем, что непосильная тяжесть оброков и налогов тяжелым гнетом лежит на нас, и нет силы и возможности сполна и своевременно выполнить их. Близость вся кого рода платежей и повинностей камнем ложится на наше сердце, а страх перед властью за неаккуратность платежей заставляет нас или продавать последнее или идти в кабалу.

Это непосильное налоговое бремя, в конце концов, привело крестьян к убеждению, что правительство их враг, что разговаривать с ним можно только на языке силы. Приговор крестьян д. Степанино в II Государственную Думу:

Горький опыт жизни убеждал нас, что правительство века угнетавшее народ, правительство, видевшее и желавшее видеть в нас послушную платежную скотину, ничего для нас сделать не может. Правительство состоящие из дворян и чиновников, не знавших нужд народа, не может вывести измученную родину на путь права и законности.

Еще одной важной причиной крестьянской нарастающей ненависти стал сам способ наделения их землей во время реформы 1861 г. Прежде всего, земли крестьянам было выделено поразительно мало – при отсутствии каких бы то ни было механизмов наделения землей по мере роста сельского населения.

В прошении крестьян Квашенкино Горского общества Лужского уезда Петербургской губ. Во II Госдуму в январе 1917 г. говорится:

Наделены мы были по выходе на волю по три десятины на душу…. Население выросло до того, что в настоящее время уже на душу не приходится и пол десятины. Население положительно бедствует и бедствует единственно по тому, что земли нет; нет ее не только для пашни, а даже под необходимые для хозяйства постройки.

За 50 прошедших после реформы лет численность сельского населения Европейской России выросла вдвое. Перед реформой она составляла 50 млн. человек, а в 1914 году – 103 млн. Россия была страной даже не мелкого, но мельчайшего хозяйства. В нем нет места ни для культуры земледелия, ни для какой бы то ни было механизации. Сельское хозяйство предреволюционной России – это лошадь с сохой, борона, минимум навоза в качестве удобрения и жесточайшее использование земли на износ – потому что кушать хочется каждый год.

К 1917 г. вражда между крестьянами и помещиками переросла в ненависть. Суть в том, что, при раздели земли, помещики отделили от дореформенной площади крестьянских наделов более 20%, а в черноземных губерниях «отрезки» доходили до 40% и более. При этом именно помещик обладал правом размежевания, и он разместил «отрезки» таким образом, что они окружали крестьянские наделы. Тем самым помещик резко затруднил крестьянам и ведение хозяйства, и даже быт – и это стало средством угнетения крестьян:

Помещики вскружили нас совсем; куда ни повернись, - везде все их земля и лес, а нам скотину выгнать некуда; зашла корова на землю помещика – штраф, проехал нечаянно его дорогой – штраф, пойдешь к нему землю брать в аренду – норовится взять как можно дороже, а не возьмешь – сиди совсем без хлеба; вырубил прут из его леса – в суд и сдерут в три раза дороже, да еще отсидишь.

Вот так «веселится и ликует наш народ». Ах, да – Великая спасительная столыпинская реформа.

В теории она была задумана правильно. Разрушить законодательным порядком общинное землевладение; передать землю желающим из крестьян в частную собственность; стимулировать возникновение крупных хозяйств в деревне («отрубники») и фермеров, дать им возможность, скупая наделы бедноты. Но это уже мертвому припарка.